— Не дозвониться… — Вера вздохнула и бросила телефон на тумбочку.
Запах больничного хлорки висел в воздухе. Палата на две койки. На второй притихла пожилая соседка. За окном хмурился вечер, заливая бледно-жёлтые стены серым светом. Вера снова проверила телефон. Экран вспыхнул — ни звонков, ни сообщений. Ни от Даши, ни от зятя. Хоть бы смайлик, хоть бы короткое «Как ты?» — молчание.
— Опять дочке звоните? — повернулась соседка. — Может, что случилось?
— Уже третий раз за день, — вздохнула Вера. — Утром ещё ответила. Сказала — занята, с свекровью по магазинам бегает. А теперь — тишина. Видимо, всё ещё занята.
— Она хоть знает, где вы?
— М-м.
Вера уставилась в потолок, но быстро не выдержала. Хотелось выговориться, хоть и перед чужой женщиной.
— Завтра операция. Пустяк, плановая. Но всё равно… хоть бы словечко услышать. Родной голос. Хоть бы немного подумали, а не только о новых кастрюлях для чужой кухни.
Соседка промолчала. Только зашуршала фантиками от мятных конфет.
Вера отвернулась к стене и вспомнила, как Даша когда-то летела домой с сияющими глазами. Как они стряпали пироги на кухне, болтая обо всём на свете. Как вместе поливали цветы на даче, а Даша, смеясь, рассказывала о друзьях, учёбе, первой любви. Она всегда была рядом.
А теперь…
Даша три года назад вышла замуж. И словно подменили. Всё — под семью мужа. Достаточно свекрови шепнуть — и дочь уже мчится в аптеку, поликлинику, магазин. Мать же довольствуется крохами внимания. Если и заезжает — с телефоном в руке, в мессенджерах. Часто даже не слышит, что ей говорят.
Наутро Веру прооперировали. Всё прошло удачно, только слабость и головная боль мешали думать. Во рту пересохло, живот сводило от голода. А телефон по-прежнему молчал.
Выписали через три дня. Неожиданно. Врач махнул рукой — домой, всё в порядке. Вера позвонила дочери, попросила забрать.
— Мам, надо было предупредить! Я уже обещала Нине Владимировне в «Пятёрочку» заехать, — Даша говорила шёпотом, видимо, рядом стояла свекровь. — Возьми такси, я оплачу.
— Не надо, — коротко бросила Вера. — Сама справлюсь.
И справилась. Оделась медленно, чтобы не тревожить швы, взяла сумку. Тяжело, но терпимо. Соседка помогла вызвать машину.
Дом встретил тишиной. Муж был в командировке.
Она включила чайник, села на табурет у стола и вдруг заплакала. Тихо, сдерживая рыдания. Не от боли, а от этой дурацкой, жгучей обиды, которой стыдно было даже имя дать.
Предательство.
Даша позвонила аж через две недели. Голос бодрый, весёлый.
— Мам, привет! Слушай, вопрос… Мне ИНН нужен, для налогового. Он у вас случайно?
— У нас, — ответила Вера и не сдержалась. — Я, кстати, жива-здорова, если тебе интересно. Уже почти отошла.
— Мам, ну я же не бросила тебя, такси предложила! Дела навалились. Прости, ладно?
— Да ладно, — тихо сказала Вера. — Всё уже.
Но внутри это «всё» звучало как «всё кончено». Вера чувствовала себя старой этажеркой — крепкой, привычной, но постепенно превращающейся в ненужный хлам.
Через неделю был день рождения мужа. Вера испекла медовик, поставила селёдку под шубой, его любимую с молодости. Ждала. В прихожей стояли две пары тапок — на случай, если дочь всё же приедет с мужем.
Даша приехала. Одна. Ближе к вечеру, с дежурным букетом и тортом.
— Я ненадолго. У Максима дела, он по пути подбросит, — сказала она с порога. — Но всё же вырвалась поздравить!
Сергей неуверенно обнял её и похлопал по спине.
— Ну… хорошо, что приехала, — только и сказал он, будто с облегчением выдохнув.
Пока Сергей резал торт, Даша сидела с телефоном. Листала ленту, отвечала на сообщения. Когда мать поставила перед ней чашку, кивнула на автомате, не отрывая глаз от экрана.
Вера молча наблюдала. Родная дочь сидела в родительском доме, словно в гостях у малознакомых людей. Пустой взгляд, короткие фразы, неловкие паузы. Через полчаса она уже копалась в сумке у двери.
— Ну, спасибо! Ещё раз с днём рождения. Я пошла.
— Спасибо, что вспомнила, — сказала Вера. — Удачи.
Дверь закрылась, и в доме сразу стихло. Даже холодильник перестал гудеть.
— Ну, хоть заехала, — горько заметил Сергей. — Хоть так…
Ночью Вера долго смотрела в телефон. На странице Даши — фото с чужой дачи, со свекровкиной собакой, с пирогами у чужого камина. Некоторые — сегодняшние. На всех — радостная улыбка. Напряжённая, но для кого-то другого.
Для родителей улыбок не осталось. Вообще.
Вера вздохнула, закрыла страницу и удалила приложение соцсети. Там она общалась только с Дашей. Смахнула иконку, будто это могло стереть боль.
Это не был жест злости. Это был тихий, выстраданный отказ. От ожиданий. От просьб, которые всё равно не услышат. От попыток напомнить о себе человеку, который выбрал другую, чужую жизнь.
Прошло несколько дней. Вера сидела на лавочке, перебирая пакет с продуктами. Врачи запретили поднимать тяжести, но муж и без того зашивался на работе. В боку кололо, но она стиснула зубы.
Рядом присела соседка Галина Петровна. Не подруги, но сейчас Вера была рада даже такому разговору.
— Видела твою Дашу на рынке! — заявила соседка. — С сумками, запыхавшаяся, волосы растрёпаны. Бежит и улыбается. А под глазами — синяки. Лицо красное.
Вера горько усмехнулась.
— Ну, если бежит — значит, надо. Не моя забота.
— У моей племянницы так же. Перед матерью мужа в пыль превращается. А своя — где-то после кошки в списке дел. Теперь на кладбище плачет, да поздно.
ВА потом, спустя годы, когда свекровь Даши тяжело заболела и зять вдруг осознал, что жена всю жизнь лишь исполняла чужие ожидания, он первый сказал ей: «Тебе ведь тоже нужно жить для себя», но было уже поздно — настоящей Веры и Сергея больше не было, остались только их фотографии в стареньком альбоме, который теперь никто не открывал.
