…от щели в земле до настоящего дома
Приют под камнем
Она выбрала себе землю вместо крыши — узкую щель между камнем и сухой корягой.
Здесь ветер не пел, а шептал, и этот шёпот был похож на колыбельную, если очень устать.
Она лежала боком, заслоняя собой вход, а внутри, прижавшись к её теплу, сопели горячие комочки-жизни.
Каждый вдох малышей таял в ночи, и она повторяла:
«Тише… Дышите. Я рядом. Я — стена. Я — камень. До утра».
Мир через фильтр
Она слышала шаги, шорохи, капли на далёком железе — и каждый звук проверяла на одно: опасность это или жизнь.
Тело стало тоньше её тени, но молоко всё ещё приходило. Это было главным.
Она не считала дни. Она считала носы: один, два, три, четыре, пять. Все рядом. Все дышат.
Иногда чёрненький щенок во сне искал её лапу — и она пододвигала её ближе, лишь бы не будить.
Когда-то был дом
Раньше у неё были стены и имя — лёгкое, прилепленное детской ладонью. Был запах супа, ленивое солнце в окне.
Но дверь всё чаще закрывалась. Ладонь всё реже находила её лоб. А потом дверь захлопнулась навсегда.
Она не огрызалась, не скандалила. Просто ушла. Не из гордости — из усталости ждать.
Люди у щели
С тех пор она научилась узнавать чужих раньше, чем они подошли: бензин и металл, мокрые кеды и жвачка…
А однажды появился запах ромашки. Мягкий, как детская игрушка.
Она подняла голову — люди. Женщина присела, мужчина застыл чуть поодаль.
— «Малышка, мы видим тебя. Мы не обидим», — сказала женщина голосом, похожим на воду после жажды.
Она зарычала негромко: «Не подходите к моим». Но рядом с ромашкой даже рычание приглохло.
Женщина поставила миску с водой и корм. «Если я выйду, мир не отнимет их?» — думала она.
И лапа сделала шаг. Потом второй.
— «Мы заберём всех вместе», — прошептала женщина.
«Если правда — я позволю. Но если обманете — я вернусь из любой клетки».
Спасение
Они осторожно вынули малышей. Она считала: один, два, три, четыре… где пятый?
Чёрный спрятался глубже. Она сама подтолкнула его губами. «Пять».
Переноска. Плед мягкий, как небо перед дождём. Запах чужой, но спокойный.
Она протиснулась внутрь и улеглась полумесяцем, чтобы все поместились вдоль живота.
«Это не ловушка. Это способ уехать вместе».
Приют
В дороге машина шуршала, словно шила их историю толстой ниткой.
В клинике люди говорили коротко:
— «Тёплые».
— «Сытые».
— «У мамы обезвоживание, но справимся».
Ночью в приюте она снова прикрывала собой щель, хотя щели уже не было.
— «Молодец, мамочка. Ты всё сделала правильно», — сказал мужчина с фонариком.
Она не знала этих слов, но чувствовала их вес. Было приятно быть «правильно».
Имя
Утром девочка с длинными рукавами спросила:
— «Можно я назову её Нора? Ведь её дом был норкой».
— «Можно», — улыбнулась женщина.
«Нора… Если у меня есть имя, значит, кто-то видит меня целиком, а не только мой страх».
Новая география
Она училась новому миру: миска — здесь, чистая тряпка — здесь. Дверь открывается — значит, вернёмся.
Она перестала просыпаться от каждого писка. Начала смотреть в окно.
Слово «семья» она не понимала, но оно грело, как костёр.
Те, кто пришли за мамой
Когда щенки подросли, в приют вошла семья. Девушка, мужчина и мальчик с одеялом.
— «Мы хотим взять маму, не щенка. Потому что мама — это история, которую нужно дочитать до конца».
— «Мы умеем не торопиться», — добавил мужчина.
Мальчик приложил одеяло к прутьям:
— «Это тебе. Там можно прятать игрушки».
Она посмотрела на женщину с ромашковым запахом. Та кивнула: «Можно».
И слово «можно» оказалось теплее любой батареи.
Новый дом
Порог пах корицей и деревом. Диван — шерстью того, кто был раньше.
— «Мы рядом, Нора. Просто рядом. Сколько надо».
Она ткнулась носом в одеяло в ромбиках и подумала:
«Я научусь жить без щели. Я буду не только стеной, но и окном».
Семья — это «можно»
Иногда ей снится камень и коряга. Она снова считает: один, два, три, четыре, пять.
И тогда из соседней комнаты слышится человеческое дыхание: один, второй, третий.
Все дышат. Значит, до утра доживём.
А утром будут солнце, миска и голоса, которые научили её простому:
семья — это много «можно» подряд.
