**За фасадом благополучия**
— Только попробуй Любе сказать, что мы разводимся, понял? Не смей портить свадьбу дочери! — шипела Татьяна, украдкой озираясь, не подслушал ли кто её слова.
— Кто у нас мастер праздники портить, так это ты, — огрызнулся Алексей, тяжело дыша под ношей. — Помочь бы могла, кстати! А то шествуешь, словно царица!..
…По перрону шли двое. Женщина цокала каблучками по бетонным плитам, а мужчина грузно переваливался с ноги на ногу. Чемодан на колёсиках постукивал в такт их шагам.
— Хватит с меня тяжести таскать. Двадцать пять лет тебя тащу на своей спине, а благодарности — ноль!
— Вот как, значит! — Алексей округлил глаза. — Надо было брать отдельное купе!
— Придётся потерпеть, дорогой, — язвительно бросила Татьяна.
Проводница, заметив их перепалку, вежливо улыбнулась:
— Какой вагон?
— Третий, — хором ответили супруги. — Это он?
— Да, документы, пожалуйста, на проверку. Хорошо, всё в порядке. Ваши места — одиннадцатое и двенадцатое. Проходите.
Татьяна только шагнула вперёд, как Алексей, демонстративно оттолкнув её плечом, вбежал в вагон. Женщина фыркнула и гордо вошла в тамбур, эффектно прокатив чемодан.
— И не вздумай свою гармошку доставать, — бросила Татьяна мужу.
— Моя гармошка хоть не храпит, как ты!
— Громче, Лёша, чтобы весь вагон наслаждался нашими разборками! — Татьяна закатила глаза и нагнулась к чемодану.
Алексей устало опустился на нижнюю полку, достал книгу и сунул её под матрас.
— Ты что, перепутал? Это моё место! — Татьяна уставилась на мужа.
— Как бы не так. В билетах посмотри. Твоё — наверху. Вот и лезь.
— Лёша, это не смешно.
— А я и не шут. Уступать не буду. Лезь.
…Татьяна и Алексей прожили вместе четверть века. Их дочь Люба, единственная и обожаемая, росла в семье, где родители казались ей идеальной парой: отец — надёжный, как дуб, всегда готовый починить кран или отогреть душу тёплым словом; мать — хлебосольная хозяйка, умевшая создать уют даже в самой скромной комнатке.
Но за фасадом благополучия скрывалась иная правда. Годы накопили обиды и упрёки. Татьяна, когда-то мечтательная девушка с горящими глазами, превратилась в требовательную женщину, уверенную, что пожертвовала карьерой ради семьи. Алексей, некогда галантный кавалер, теперь чувствовал себя загнанным в угол работой и бытом, где его старания редко замечали.
Их брак стал рутиной: он приходил с завода, смотрел телевизор, иногда брал гармошку и наигрывал старые песни; она хлопотала по дому, готовила, опекала дочь. Они перестали говорить по душам, делиться радостями и горестями. Попытки вернуть былую страсть разбивались о стену обид и усталости.
Решение развестись зрело годами. Последней каплей стал разговор на кухне месяц назад, когда они узнали, что Люба выходит замуж. Ссора переросла в откровенный разговор, и оба поняли: их брак давно держится на привычке, а не на любви.
Люба ничего не знала. Для неё это была идеальная семья, где родители, несмотря на мелкие ссоры, всегда поддерживали друг друга. Да и зачем невесте перед свадьбой знать о разводе родителей?
Тогда Татьяна и Алексей договорились сохранить видимость благополучия до торжества. Они не хотели омрачать праздник дочери, но знали: после свадьбы подам заявление.
И вот они сидят в одном купе. Он — на нижней полке, она — напротив, пока нет соседей. Они не разговаривают, будто чужие.
Утренняя суета разбудила Татьяну. Она приоткрыла глаза: в купе вошла пожилая женщина с потрёпанным чемоданом. Алексей, сидевший напротив, даже не поднял взгляд от телефона. На приветствие старушки он лишь буркнул что-то невнятное.
Бабушка выглядела безутешной: седые волосы растрёпаны, тени под глазами, губы дрожали.
— Сынок, помоги, — тихо попросила она.
Алексей наконец оторвался от экрана и втолкнул чемодан под полку.
— Доброе утро, — сказала Татьяна с верхней полки.
— Здравствуйте, — ответила попутчица и развернула матрас.
Татьяна спустилась вниз и столкнулась с хмурым взглядом Алексея.
— Что? — фыркнула она.
— Ты на мою куртку наступила.
— А зачем ты её здесь бросил?
— Чтобы не помять.
— А Любе потом гладить, да? Ах, да, ведь это я всегда твои вещи гладила! — Татьяна демонстративно прижала куртку к стенке.
Алексей лишь закатил глаза.
Их перепалку прервали тихие всхлипы. Бабушка смотрела в окно, прижимая платок к губам. Татьяна и Алексей замолчали.
— У вас всё в порядке? — осторожно спросила Татьяна.
— Да-да, простите, — смутилась старушка.
Татьяна взглянула на Алексея. Он пожал плечами: «Я тут ни при чём». Тогда она толкнула его ногой:
— Предложи ей воды.
— Сама предложи.
Но бабушка уже достала железную кружку и бутылку.
— Давайте я открою, — засуетилась Татьяна.
— Спасибо, — прошептала старушка.
— Может, чем-то помочь? Видно, что вам тяжело, — Татьяна села напротив, толкнув Алексея, чтобы тот подвинулся.
Он фыркнул и вышел в коридор.
— Уже ничем не поможешь, — вздохнула бабушка и расплакалась. — Мужа хоронить еду…
Татьяна замерла.
— Поехала к дочке в гости. А через два дня звонок… Не стало моего Ванюшки. Сорок лет душа в душу. Не дождался…
Татьяна едва сдержала слёзы. Как утешить того, чьё горе не разделить? Она взглянула на дверь: Алексей стоял в проходе, глядя на неё с недоумением. Давно он не видел её такой — без привычной холодности, полной сочувствия.
В купе повисло молчание. Татьяна достала телефон и написала Алексею: «У неё муж умер. Без твоих глупых шуток».
Алексей зло посмотрел на сообщение. Разве он когда-то был так бестаОни молча вышли на перрон под утренний звон колоколов ближайшей церкви, и в этот момент, словно по какому-то негласному согласию, их руки случайно соприкоснулись, а потом уже не разомкнулись до самого дома.
