**Дневник. 12 октября.**
Сегодня мама снова пришла «мирить». Едва переступила порог, а уже шепчет на ухо: «Скажи спасибо мужу, что терпит тебя. Будь я мужчиной — давно бы развелась». Знакомый тяжёлый аромат её духов — густой, с горьковатым шлейфом — ударил в нос. Настя вздрогнула. Не от слов, а от этой проклятой предсказуемости.
Опять «посредничество». Опять не в мою пользу.
В гостиной стоял Артём, облокотившись о диван. Спокойный, даже равнодушный. Умеет он так — смотреть свысока, будто это не его дом, а зрительный зал.
Я только что кричала, доказывая, что сын — наш общий, что короткий день в саду — не моя вина. А теперь словно выдохлась. Поздно. Мама здесь. Всё пойдёт по старой колее.
— Почему не позвонила сразу? — громко спросила Татьяна Сергеевна, вешая шубу на стул. — Я бы с Вовой посидела. Ну что вы как дети? Из-за ерунды ссоритесь.
— Мы не ссоримся, — выдохнула Настя, скрестив руки. — Я работу теряю. «Ерунда», да.
— У меня тоже дела, — лениво вставил Артём. — Мне увольняться, что ли? Тогда на твои гроши жить будем.
— А кто за меня работу делать будет?
Мама даже не слушала. Подошла к Артёму, похлопала по плечу:
— Он и так устаёт, Настенька. Мужикам с малыми детьми тяжело. Ты его под сердцем носила, а он — вот, кормилец. Ты женщина — будь мудрее.
Слышала это не раз. Когда Вова был грудничком, а Артём сбегал к друзьям, мама приходила вместо него. Когда забыл про годовщину, она сказала: «Все мужики такие». Всё, что он делал, оправдывалось. «Устал», «стресс», «он же мужчина». А я всё чаще чувствовала себя не женой, а прислугой.
— Мам, — прошипела я, — ты не помогаешь, ты его разбаловала.
— Артём — хороший муж, — перебила она. — Я жизнь прожила. Держись за него.
Артём молчал. Как подсудимый, за которого адвокат выигрывает дело без его участия. Я пыталась вспомнить, когда он последний раз был за меня. Не вспомнилось.
Когда мы поженились, мама ликовала. Дарила Артёму носки, говорила: «Как тебе повезло». На юбилей вручила дрель.
— Теперь рядом с тобой настоящий мужик, — сказала тогда.
Помню, когда я попросила его помочь перед приходом гостей, он ушёл: «Твои друзья — твои проблемы». Мама одобрила: «Муж не прислуга». Я промолчала. Потом снова. И снова. Она же помогала — с ребёнком, с деньгами…
Но теперь я поняла: этот треугольник создала я сама. Мама защищает не меня, а свои интересы. Её новый муж, Сергей Петрович, живёт в квартире, которая наполовину моя.
— Разводиться не собираюсь, — тихо сказала я. — Но и с мужем, который всё сваливает на тёщу, тоже.
Мама замерла.
— И что? Ссориться дальше? Из-за работы?
Я посмотрела на Артёма. Он молчал. Даже маму не поддержал.
— Нет. Хочу, чтобы в наших отношениях было двое, а не трое.
В её глазах мелькнула тревога. Я ушла в комнату.
В следующий раз не буду звонить. Не буду просить помощи. Я выходила замуж за Артёма, а не за маму.
Но я забыла: у него тоже есть телефон.
Вечером Вова кашлял. Мы спорили, кто останется с ним. Артём, как всегда, развёл руками: «Дедлайн». Тогда он позвонил маме.
— С внуком посижу с радостью! — тут же откликнулась Татьяна Сергеевна.
Я не сказала «спасибо». В горле стоял ком. Каждый раз после её помощи Артём смотрел на меня с укором: «Вот видишь, всё решилось».
— Это не твоя забота, мама, — сдавленно проговорила я. — Он тоже отец. Иначе я работу потеряю. И останусь у разбитого корыта.
Коллеги уже перешёптываются. Сначала жалеют, потом намекают, потом просят уйти.
Я пыталась поговорить с Артёмом вчера:
— Я тащу и дом, и ребёнка, и работу. Мама помогает, но это не значит, что тебя не должно быть в семье.
Он даже не оторвался от компьютера:
— Справляемся же.
— Благодаря мне. Но я не железная.
— Преувеличиваешь. Может, ПМС? Выпей таблетку.
Хотелось швырнуть в него чашкой. Но я промолчала. Опять.
Вспомнила, как он «не умел» менять памперсы, уходил, когда Вова плакал, злился, если ужин не готов. Мама тогда жила у нас. Гуляла, готовила, бегала в аптеку. Артёму ничего не нужно было делать.
Я была благодарна. Но теперь поняла: её «помощь» стоила мне нервов, самоуважения и веры в себя.
На прошлой неделе открыла отдельный счёт. Положила тысячу. Потом ещё. Это не билет в новую жизнь, но хоть какая-то подушка.
Вчера Вова снова заболел.
— Отведу в сад, но если станет хуже — забираешь. Твоя очередь, — сказала я твёрдо.
— У меня заказчик, — отмахнулся Артём. — Позвони…
— Нет, — перебила я. — Хватит. Ты отец. Если откажешься — решим, как жить отдельно.
Начальник вздохнул, но отпустил. Смотрел, будто я сделала выбор не в пользу работы.
Вечером позвонила мама:
— Вовочка заболел? Я завтра приеду.
— Не надо. Разберёмся сами.
— Как же вы? Артём сказал, ты не можешь отпроситься…
— Мам, когда ты начала интересоваться моим мужем больше, чем я?
Тишина. Потом шёпот:
— Ты перегибаешь. У тебя семья. Терпи.
— Нет. Хватит лезть.
— Буду лезть. Не хочу терять семью из-за твоей глупости. Ко мне не приходи — у меня своя жизнь.
Словно кулаком в грудь. Обычно матери зовут дочерей домой, а моя заранее сказала: «Не приходи». Терпи или проваливай.
— И не собираюсь возвращаться. Но если ещё раз полезешь помогать зятю — продам свою долю. Мне терять нечего.
Она бросила трубку. Первая. Что-то сломалось.
Ночью у Вовы поднялась температура. Утром Артём как ни в чём не бывало собрался на работу. Я сунула ему сироп:
— ОстаёОн взял бутылочку, глухо кивнул и закрыл дверь спальни — впервые за три года остался с сыном один, без тёщиных советов и моего молчаливого согласия.
