Надо куда-то написать жалобу на дочь, чтоб заставили её мать уважать
Анна терпеть не могла пьяниц.
Это была не просто досада — ненависть буквально прожигала её изнутри всякий раз, когда она видела нетрезвого человека. Сначала лишь лёгкая судорога пробегала по лицу, а к концу руки уже дрожали от ярости. Она знала причину. Всю жизнь Анна наблюдала, как её мать медленно губит себя водкой. Каждый вечер приносил новые кошмары, каждую ночь девочка боялась закрыть глаза — утро могло принести очередной удар.
Но хуже всего было детство. Оно прошло в серой мгле, пропахшей перегаром. Мать возвращалась домой поздно, шатаясь и спотыкаясь. Однажды девочка нашла её у подъезда — та лежала на земле, как брошенная тряпка. Анне было семь, но она уже понимала: так не должно быть. Она знала, что такое стыд. Соседи смотрели на неё с жалостью, а одноклассники шептались за спиной, тыча пальцами.
В школе над Аней смеялись. Говорили, что её мать — алкашка, и ржали ей в лицо. Ночью девочка плакала в подушку, но помочь было некому. Она прятала слёзы, боясь показать слабость. А внутри клокотало: гнев, боль, бессилие.
Потом стало ещё страшнее. Мать перестала убираться. В квартире копилась грязь: пустые бутылки, объедки, пыль на мебели. Анна пыталась навести порядок, но сил не хватало. Она была ребёнком — хотела играть, учиться, а не вытирать за матерью лужи.
Вечера были худшими. Девочка сидела в тёмной комнате, слушая, как мать ругается с невидимыми врагами или рыдает. Иногда раздавался звон разбитого стекла или глухой удар тела о пол. Анна замирала, боясь пошевелиться. Страх сковывал, и она молча ждала, пока кошмар закончится.
Однажды, вернувшись из школы, она застала дом в ruins. Мебель перевёрнута, посуда разбита, а мать валялась на полу, блюя под себя. Запах перегара стоял такой, что у девочки потемнело в глазах. Она хотела убежать, но вместо этого взяла тряпку и стала убирать. Слёзы лились градом, но руки не останавливались. В тот день Анна поклялась: её дети никогда не увидят мать пьяной.
Прошли годы. Анна выросла, вышла замуж, родила сына. Теперь у неё своя семья, которую она любит. Но детские раны не зажили. Каждый пьяный на улице — удар по сердцу. Она помнит этот страх, этот стыд. Помнит, каково это — бояться родного человека.
Теперь Анна делает всё, чтобы её сын рос в тепле и заботе. Чтобы он гордился семьёй и чувствовал себя защищённым. Прошлое не изменить, но будущее — в её руках.
А мать?
Лидия знает: Анна её ненавидит. Они почти не общаются. Когда дочь говорит, фразы короткие, как пощёчины. Лидия избегает её взгляда — боится увидеть презрение. И понимает: заслужила это. Каждую каплю ненависти.
Иногда Лидия думает: а если бы она не спилась? Если бы была хорошей матерью? Но мысли лишь глубже вгоняют нож вины. Прошлое не исправить.
Сейчас ясно: слишком поздно. Анна построила жизнь без матери. Лидия сама выбрала этот путь — теперь пожинает плоды. Может быть, однажды дочь простит…
Утро Лидии всегда одинаково: голова раскалывается, желудок сводит спазмами. Она пытается вспомнить вчерашнее, но память — как дырявое решето: рюмка, вторая, третья… Потом — провал.
Иногда она приходит в себя на кухне среди осколков, иногда — в гостиной, в луже вина. Но страшнее всего осознание: опять напилась. И тогда Лидия начинает искать Анну. А Анны нет — выросла и сбежала.
— Вот сука! Я её растила, а она, тварь, бросила! Сдохну тут одна, а ей и горя мало. Зря, видать, рожала… Голова болит, воды подать некому! Надо в какую инстанцию написать, чтоб заставили дочь мать уважать! — Лидия бьётся в подушке, не в силах подняться.
